Если раньше, году в 1989, любой выезд за границу сопровождался приятным культурным пусть не шоком, но уж точно моральной встряской, теперь ощущение, будто спишь и видишь всё во сне, почему-то отсутствует напрочь. Ну, Лондон, значит, Лондон. Пэддингтонский вокзал? Пусть будет Пэддингтонский вокзал.
Вообще вокзалы я не люблю. Попробуйте прогуляться поблизости от, скажем, Белорусского вокзала в Москве, и вы быстро поймёте, почему. В Лондоне, конечно, никто не будет кричать вам в ухо и предлагать все радости жизни, а под ногами хлюпать вечная жижа, однако и здесь хочется воспользоваться платформой по её прямому назначению – побыстрее от неё уйти. Разве что по токийскому вокзалу можно ходить полдня и не сильно заскучать, но лишь потому, что он на вокзал не похож вовсе: так, многоэтажный магазин с ресторанами.
Прямо с платформы, миновав полк покинутых велосипедов, мы вышли через широкие ворота на залитую солнцем улицу и сразу же попали под грибной дождь. Пришлось первым делом надевать наши брезентовые ручной работы шляпы, которые я в своё время купил для подобных нужд в порту Кейптауна, что в ЮАР. Поскольку хожу я в очках, а зонтик при чемодане и плечевых сумках с оптикой – вещь неудобная, широкие поля непромокаемой шляпы – то, что доктор прописал.
Район, где приютился Пэддингтонский вокзал, очарователен. Как и многие лондонские районы, расположенные между центром (которого, по сути, не существует) и окраинами (которые во всём мире одинаковые – спальные районы, будь то Стокгольм, Вена, Париж или Питер). Когда в 1773 году один тогдашний историк писал, что «Лондон являет собой два города (cities), один городок (borough) и сорок шесть древних деревень (villages)», Пэддингтон был как раз одной из этих последних. Как и всюду в нормальных городах, к которым нельзя не отнести Лондон, здесь много зелени, уютных садиков перед рядами разнофасадных и оттого никогда не утомляющих взгляд домов, мало пешеходов и мало машин. Хотя вообще-то в Лондоне машин наверняка ничуть не меньше, чем в вечно стоящей в пробках Москве. Когда-то они тоже сделались здесь проблемой, но местные власти приняли разумные меры, и теперь обилие транспорта почти не сказывается ни на дорогах, ни на чистоте воздуха.
В поисках гостиницы мы не спеша двинулись по Праед-стрит, переходящей в Крейвен-роуд. Со свойственной мне самоуверенностью я решил, что без труда смогу выйти к заветному треугольнику улиц, на одной из граней которого находилась наша гостиница. Без труда и без карты. В мою память навсегда врезался случай, когда я впервые попал в Париж и ехал от аэропорта в обычном рейсовом автобусе. После очередного поворота, я бросил взгляд на табличку с названием улицы, не поверил своим глазам и бросился к водителю, умоляя его на его родном французском остановиться и выпустить меня – мы как раз проезжали мою гостиницу по адресу Рю Блянш, 3. Водитель, разумеется, со свойственной парижанам вздорностью и не подумал останавливаться, чтобы облегчить жизнь какому-то сумасшедшему попрошайке, так что мне потом пришлось шлёпать с чемоданом в гору от самой церкви св. Троицы.
Вот и теперь, очень живо представляя себе план этого участка города, я смело шествовал впереди, попутно рассказывая жене о том, что при всей своей привлекательности Пэддингтон вошёл в английскую историю, точнее, язык далеко не с самой радужной стороны. Так, например, в знаменитом словаре Уэбстера упомянуты три слэнговых оборота, связанных с Пэддингтоном, причём все они связаны с таким нужным родом человеческой деятельности, как казнью преступников через повешение. «Пэддингтонская ярмарка» (Paddington Fair) или «Пэддингтонский ярмарочный день» (Paddington Fair Day) означают как раз таки публичную казнь на виселице, а выражение «сплясать пэддингтонскую присядку» (to dance the Paddington frisk), собственно, и означает быть повешенным.
Конечно, по адресу Бошам Лодж, 19, здесь жил известный поэт викторианской эпохи Роберт Браунинг, но именно на Праед-стрит, в больнице св. Марии в 1874 году химик по имени Олдер Райт впервые синтезировал такую гадость, как героин. Правда, там же, спустя полвека, сэр Александр Флеминг значительно подправил карму больницы и сумел изолировать пенициллин, за что удостоился Нобелевской премии.
По мере того, как мы, мило беседуя, удалялись от вокзала, я всё с большей грустью начинал понимать, что заблудился в трёх соснах. Нужная улица мыслилась уже где-то рядом, Гайд-парком почти пахло, однако вокруг по-прежнему были лишь беззаботные домики. Пришлось останавливаться и сверяться с картой. Как назло пропали обычно столь повсеместные указатели улиц. Когда же мы дошли до первого, оказалось, что я даже на карте не очень точно понимаю, где нахожусь. Поинтересовался у встречного работяги, где находится Гайд-парк. Он махнул рукой в сторону, но мне этот его жест показался не очень уверенным. Спросил ещё кого-то. Махнули в другую сторону. Мы пошли дальше. При этом я делал независимый вид, останавливался и то и дело включал камеру и щелкал фотоаппаратом. Кто знает, может, мы сюда больше не успеем заглянуть.
Потом дорогу спросили у меня. Полная дама с американским акцентом слегка растеряно улыбалась и чётких указаний услышать уже не мечтала. Похоже, она искала Гайд-парк дольше нас.
Втроём мы поплутали ещё немного. Всюду были дома, скверики и пабы, но они нам сейчас только мешали. Я не сказал важного: дома в Лондоне, особенно жилые, это не отдельные постройки, а двух-трех этажные шкафчики, глядящие на вас стройным рядом подъездов с колоннами, крылечками и ступеньками. Иногда, чтобы обойти подобный дом, приходится идти довольно далеко. Что мы и делали, всякий раз надеясь обнаружить за углом заветный зелёный простор Гайд-парка.
Наконец, мы его нашли! Для этого, оказывается, нужно было просто отчаяться. Он всё время был рядом, о чём свидетельствовало моё чутьё и вырываемая ветром карта. Просто решил поиграть с нами в прятки.
Я окончательно сверился с местностью и радостно повёл жену… в противоположную от гостиницы сторону. Почему так получилось, не знаю до сих пор. Мы вырулили с Брук-стрит и пошли по Бейсуотер-роуд. Бейсуотер-роуд тянется вдоль всей северной границы Гайд-парка. Заблудиться на ней невозможно. Если, конечно, знать, что свернул с Брук-стрит. Но это я знаю теперь, а тогда мне показалось, что мы даже не дошли до станции метро «Ланкастер Гейт» - ближайшего ориентира нашей гостиницы. Шли мы, правда, подозрительно долго. Спохватился я лишь тогда, когда впереди заметил контуры Мраморной Арки, знаменовавшей собой конец парка. Пришлось останавливаться, ругаться на себя и идти обратно.
Если по прямой от выхода из вокзала Пэддингтон до гостиницы “London Elizabeth” метров 500, то мы в тот день плутали никак не меньше километров трёх. К чести жены стоит сказать, что подобные испытания она выносит стоически: мы же «гуляли»…
Ошибившись в выборе поворота в последний раз и свернув на Уэстборн-стрит, вместо того, чтобы спокойно дойти до нужной нам Ланкастерской Террасы, мы зачем-то обошли высотный, вероятно, гостиничный комплекс «Ланкастер», и я издалека увидел заветную надпись над типичным для постоялых дворов такого типа беленьким крылечком с двумя колоннами и плоским козырьком.
Поймите меня правильно, я вовсе не хочу никому делать рекламу (хотя занимался этой ерундой больше 20 лет своей трудовой деятельности). Название гостиниц здесь и дальше и привожу лишь затем, чтобы ничего не придумывать, придерживаться фактов и давать вам возможность выбирать, если вы когда-нибудь захотите проехаться по тем же городам и весям.
В подтверждение своих слов сразу скажу, что второй раз я в “London Elizabeth” не остановлюсь. При том, что это гостиница на 100% типичная для Лондона, с английской атмосферой, континентальным завтраком и даже уютным камином в районе стойки администратора (в просторечье – “reception”).
Вы подходите к стойке, вам радостно улыбаются, разглядывают ваш ваучер, находят ваше имя, просят заполнить три строчки в гостевой анкете, сообщают, что завтрак с семи до десяти (ну, или около того), дают ключ от номера на третьем этаже и уже вслед извиняются за то, что «как раз сегодня лифт по техническим причинам не работает». Протискиваясь по безумно узкой да ещё и витой лестнице с чемоданами, вы понимаете, что «третий этаж», это на самом деле здешний четвёртый, поскольку их первый – это наш второй, а наш первый – это их «земляной» (ground floor). Чтобы закрыть эту тему, замечу, что мы пробыли в гостинице две ночи и формально три дня, однако лифт так никто и не включил.
К гостиницам я крайне неприхотлив. Немногие номера остались у меня в памяти. Помню свою первую настоящую гостиницу на окраине крохотного датского городка Миддельфарт, куда я попал в качестве переводчика с датского, потому что мой приятель-датчанин был в это время занят и благородно уступил мне своего клиента, которым оказался один тогдашний рыболовецкий гигант во главе с настоящим датским мультимиллионером. Тот номер имел по площади метров сто квадратных, посредине него стояла кровать «на четверых», а вместо ванной было две ванных и два душа, где одновременно могла бы резвиться вся команда по водному полу или фигурному плаванию, причём вместе с дублирующим составом. Помню номер в том же Кейптауне, где во всю стену было стекло, а под тобой – этажей 30 и роскошный вид на Столовую гору. Помню пятизвёздочную гостиницу в Париже, в шаге от Вандомской площади и Тюильри, где в номер нужно было протискиваться бочком, а через кровать буквально переступать – такое там всё было, мягко говоря, «миниатюрное». Помню полукруглый номер в гостинице «Принц», что в японском местечке Хаконе, славящемся своими горячими источниками. Окно выходило на живописнейшее озеро Асиноко, и утром, вглядываясь в легкую дымку над водой и слушая капель дождя, хотелось поскорее умереть от щемящей радости гармонии с природой.
Лестница, по которой мы поднимались, поскрипывала здесь аж с 1850 года. Когда-то здесь хаживало семейство лорда Батлера, который в недавнем прошлом занимал крупные государственные должности, а нынче заседает в Палате Лордов. Во время второй мировой здесь квартировали польские лётчики. Лордом я никогда не был, польской крови во мне маловато, однако если бы не лифт и два чемодана, я тоже чувствовал себя, как дома.
Особенно нас позабавил ключ, точнее, здоровенная деревяшка, приделанная к нему цепочкой. Мы (да и вы, наверное) успели привыкнуть к тому, что с некоторых пор ключи представляют собой пластиковую карточку, которую сперва нужно сунут в прорезь рядом с рукояткой, а потом вставить в такую же прорезь в стене, чтобы номер понял, что ты в него вошёл и дал тебе возможность пользоваться электричеством.
Средняя стоимость номера в “London Elizabeth” составляет порядка 100 фунтов за ночь (5 000 руб.). В это включается обычный санузел с неудобным душем в коротенькой ванной, узенький проулок коридора, комната с кроватью, застеленной одним общим одеялом, и окно, выходящее на оживлённейший перекрёсток, движение на котором не прекращается ни днём не ночью. Закрывать же окно совсем не хочется, потому что тогда становится слишком жарко и душно. Зато без проблем ловится Интернет, а если высунуть голову подальше, то справа открывается замечательный вид на один из входов в Гайд-парк. При желании номера могут стоить и более 300 фунтов, называться «королевскими», «имперскими» и т.п., однако и плюсы и минусы останутся ровно теми же: близость парка и несмолкаемый шум.
Когда мы пришли в себя, расположились, обменялись первыми впечатлениями и посмотрели на часы, было начало второго. При разнице с Москвой в 4 часа это означало, что до первых позывов голода времени ещё предостаточно, а потому мы закрыли чемоданы, посмотрели на голубое небо с белыми облачками, я выслушал очередную колкость насчёт моей привычки таскать с собой зонтик, который нам наверняка никогда не пригодится, и первая прогулка по Лондону началась.