Английские зарисовки – 026 – Ирландия

 

Ах, Ирландия… эта проклятая восхитительная

страна, в которой всё правильное противоположно

тому, как оно должно быть.

 

Бенджамин Дизраэли[1]

 

 

Почему-то мне кажется, что если мы с вами снова сыграем «в ассоциации», и я вас спрошу, с чем вы ассоциируете Ирландию, многие, не задумываясь, ответят, что с зелёным цветом. То ли в этом повинна треть ирландского флага, то ли зелёный трилистник, как неофициальный символ страны, то ли привычка ирландцев одеваться в зелёное на свои громкие праздники вроде Дня св. Патрика, не знаю, но только Ирландию так и хочется иногда назвать Гренландией (на самом деле правильно было бы писать «Гринландия», поскольку латинское написание покрытого льдами острова – Greenland, т.е. «зелёная земля»[2]).

Впервые, как водится в цивилизованной (не путать с «культурной») истории, об Ирландии заговорили в античности. Греческий географ Птолемей, который якобы жил на рубеже I и II веков н.э.[3] в Египте и писал по-гречески, назвал Ирландию в своём «Альмагесте» («Великом трактате») Mikra Brettania, то есть, «маленькая Британия», в противовес Megale Brettania, коей являлся только что покинутый нами остров Великобритания. В латинизированной интерпретация Ирландия той поры носила название Хиберния или даже Скотия. О том, что скòты, то есть нынешние шотландцы – это выходцы из Ирландии, мы ещё поговорим, когда речь пойдёт о Шотландии. Здесь же небезынтересно будет заметить другой любопытный факт. Историки и этимологи до сих пор никак не могут установить происхождение слова Scoti (или Scotti), которым обозначался народ, обитавший в тех краях, и которое легло в основу названия страны Scotland(Шотландия). Некоторые полагают, что оно образовалось от гаэльского Sgaothaich, означавшего «толпу». Другие видят в нём другое гаэльское слово – Scuit в смысле «отрезанный человек». Последние изыскания предлагают видеть в нём индоевропейский корень skot, параллельный греческому skotos, что означает «темнота, мрак». Я не претендую на научное открытие, но сдается мне, что здесь мы сталкиваемся с той же ситуацией, что и в поговорке «этрусское не читается». Потому что если бы в русской традиции мы называли Шотландию так, как она пишется – Скотландией – или Скотией, ни у кого бы даже в мыслях не возникало, что тут может быть какая-то проблема: разумеется, мы имеем дело со «страной скотов». Причём, если вы думаете, что скотами мы бы при этом назвали местных жителей, то спешу вас в этом разубедить: они милые и в Шотландии, и в Ирландии, а потому дело тут вовсе не в нашем к ним «скотском» отношении, а в том (повторяю, это исключительно моя доморощенная теория), что в обоих странах (особенно в Ирландии) земли совершенно непригодны для нормального ведения сельского хозяйства в силу своей повсеместной каменистости. Зато что мы с вами увидим, когда будем колесить от города к городу. Всюду пасутся козы и овцы. То есть, скот. Комментарии, думаю, излишни.

А ещё в XVII веке жил ирландский католический священник, поэт и историк Ситрун Китинг, которого в англоязычной традиции называют Джеффри Китингом. В своём труде “Foras Faesa ar Eirinn” («Основа знаний об Ирландии») он писал буквально следующее:

 

…Таким же образом девятое своё наименование Ирландия получила от сынов Милеса, назвавших её Скотией по имени матери своей, Скоты, коя была дочерью фараона Нектанеба I, царя Египта; а быть может, по себе самим, ибо звались они народом скифским (Scythian)…

 

В этом отрывке примечателен и отсыл к полулегендарным скифам, которые жили не то в районе нынешнего Крыма, не то ближе к Персии, и упоминание прямой связи заселения Британских островов потомками выходцев не откуда-нибудь, а из самого Египта. Позвольте за сим оставить вас в раздумьях, поскольку тема связи королевских кровей с египетскими фараонами, хоть и весьма интересна, отвлечёт нас от основного повествования.

Итак, если Ирландия, это почти то же самое что Шотландия, тогда откуда же взялось название «Ирландия»?

На современном ирландском страна, к которой мы подплывали, называется Eire (Эре). На древнеирландском под именем Eriu фигурировала одна из гаэльских богинь, покровительствовавшая этому острову. В XIX веке бытовала теория, что Eire происходит от слияния трёх гаэльских слов: “i” (остров), “thairr” (запад) и “fonn” (земля), что давало понятие «остров западной земли». Примечательно, что норвежцы, потомки викингов, по-прежнему называют ирландцев «западными людьми».

Викингам Ирландия X века н.э. вообще очень нравилась. Настолько, что они без зазрения совести селились тут, смешивались с местными кельтскими племенами, обживались и давали многим вещам свои скандинавские названия. Так, например, городок, в котором мы должны были провести первую ночь на ирландской земле, называется Уотерфорд (Waterford). На самом деле, хоть он и стоит на реке, никакого отношения к воде его название не имеет: скандинавы дали ему имя Vedrarfjord, что означало «ветреный фьорд», а уже потом его переиначили на здешний, более понятный манер. Заимствования коснулись даже обычных слов, самым заметным из которых стало пиво. Скандинавы называли свой винный напиток, похожий на нашу медовуху, bjorr[4]. Ирландцы превратили его в beoir (произносится как и скандинавское «бьёр»), а уж англичане в beer.

Через два столетия на смену одним «северянам», пришли другие – норманны. Ирландский язык поначалу сдал свои позиции, однако, как пишут по этому поводу сами ирландцы, ирландский шарм возобладал, и завоеватели стали говорить по-ирландски лучше, чем по-английски.

Всё снова поменялось в XVI-XVII веках, когда Ирландию подмяла под себя британская знать. Она стала скупать лучшие (из худших, как я уже упоминал) земли и отдавать их бедным (во всех смыслах этого слова) ирландцам в аренду. Английский язык стал для ирландцев языком деловых отношений, точнее, средством выжить в столь непростое время. В итоге к концу XVIII века на родном ирландском говорило меньше половины населения острова, причём входили в неё, как вы понимаете, самые бедные и никудышные из ирландцев.

В 1831 году англичане запретили изучать ирландский в школах. А уже в 1845 году разразился Великий Голодомор, продолжавшийся целую пятилетку и выкосивший больше миллиона ирландцев. Теперь вы понимаете, почему ирландцев так много не только в Англии и США, но и по всему миру, включая родины наших согруппников – австралийцев, канадцев и новозеландцев, многие из которых приехали сюда именно для того, чтобы вернуться к истокам своих родов. К началу XX века на ирландском языке говорило лишь около 1% населения страны. Это не помешало одновременному развитию того, что можно назвать «ирландским национализмом», подогреваемым католическими догмами. До середины XIX века во главе борцов за права католиков (вплоть до получения разрешения на участите в работе Вестминстерского парламента) стоял Дэниел О’Коннор, которого называли в Ирландии «освободителем» и «эмансипатором» и которого мы ещё вспомним, когда приедем в Дублин.

Борьба за независимость католической Ирландии от англиканской Великобритании продолжалась вплоть до декабря 1921 года и сопровождалась гражданскими и партизанскими войнами, образованием сепаратистской партии Шин Фейн и Ирландской Республиканской Армии (ИРА), которую, как и всех, кто сражается сегодня за национальные интересы, принято причислять к «террористам». Получив независимость, Ирландия распалась на две части: Северную и Республику. Северная вошла в состав Великобритании, и теперь мы с вами постоянно слышим о беспорядках в Белфасте и Ольстере, а Республика Ирландия зажила своей тоже не слишком радостной и богатой жизнью да ещё умудрилась вляпаться в Еврозону, то есть ввела у себя в обращение евро.

Поначалу все этому даже радовались, поскольку последняя декада XX века ознаменовалась в Республике Ирландия резким ростом благосостояния (показатель ВВП рос почти на 10% в год). В 2000 году она считалась 6-й в мире по объёму ВВП на душу населения. По всей стране устраивались пышные парады по поводу и без, как и в нынешней России люди стали вкладывать деньги в недвижимость и думали, что так продлится вечно. Однако уже через 9 лет падение ВВП составило более 7% в год. Сегодня страна снова в депрессии, а безработица составляет порядка 15%. Вот и правы те, кто говорит, что уж если сражаться, то не за свободу, а за волю. Правда, в английском слово «воля» подразумевает лишь желание, но отнюдь не то, что мы понимаем под «вольностью».

Вот примерно с какими мыслями мы, послушные корабельным гудкам, покидали свои насиженные места на пароме и возвращались к заждавшемуся нас в трюме автобусу. Никаких культурных потрясений я от Ирландии не ждал, однако рассказы рассказами, а хотелось составить своё собственное представление об этой необычной стране.

Ирландия встретила нас мычанием коров и сумерками.

Как я уже говорил, теперь наш путь лежал в город Уотерфорд, пятый по населённости город республики. При населении в чуть больше 50 000 человек. Первое место занимает столица, Дублин, в которой живёт больше миллиона. Далее идут Корк, Лимерик и Голуэй. В последних двух нам ещё предстояло побывать.

Про коров вы уже поняли. Поскольку пахотной земли до неприличия мало, поля превращаются в пастбища для овец и коров, поэтому коров много, и молоко они дают, говорят, хорошее. А потому Вари обещала, что в Ирландии нам удастся полакомиться очень вкусным шоколадом.

Дорога до Уотерфорда и гостиницы “Waterford Marina” прошла незаметно.

Вероятно, во мне всё-таки что-то есть от скандинава, потому что городок приглянулся мне с первого взгляда. Не знаю, как вы, а я часто просто ощущаю атмосферу места, и либо сразу чувствую себя дома, либо город остаётся для меня неприветливым и закрытым. Как два примера этих крайностей могу назвать Венецию и Париж, последний из которых так и не смог меня покорить, причём явно и не стремился.

Так вот, Уотерфорд. Викинги основали здесь поселение в 853 году н.э. и назвали его «ветреным фьордом». Действительно, городок примостился в устье реки Суир (Suir, что произносится как «Шур»), и когда вы въезжаете в него, то вам кажется, что он весь изрезан каналами, как та же Венеция или Мурано. Викингов потом не раз вытесняли, но они возвращались и где-то за 1 000 лет до октябрьского переворота в России, в 917 году, построили тут первый в Ирландии город. В 1171 году Генрих II именно здесь причалил свои корабли и объявил Уотерфорд, а потом и Дублин, королевскими «сити». Столицей, правда, стал Дублин.

В XV веке жители Уотерфорда отразили нападки двух претендентов на английский трон: Ламберта Симнеля и Перкина Уорбека. За это Генрих VII подарил городу девиз: Urbs Intacta Manet Waterfordia, что в переводе с латыни означает «Уотерфорд остаётся неприступным городом». Разумеется, он сглазил (хотя девиз на гербе существует и поныне), и в 1650 году город взял штурмом племянник Оливера Кромвеля, лютовавшего в Ирландии не на шутку в борьбе с местным католицизмом (по официальной версии).

Временем процветания для Уотерфорда стал XVIII век, когда здесь буйным цветом расцвела архитектура. Следующее столетие совпало с тотальной индустриализацией: в городе появилась стеклодувная промышленность и кораблестроение. Достаточно сказать, что семейство Малькольмсонов, которое владело судоверфью «Нептун» во второй половине XIX века, располагало самым большим в мире флотом железных пароходов, включая пять трансатлантических пассажирских лайнеров.

Насчёт стеклодувного искусства мы поговорим чуть позже, когда на следующее утро отправимся с экскурсией на местный завод, точнее, на то, что от него осталось.

В Уотерфорде, как и в Лондоне, есть свой Мэлл – одна из центральных улиц. Когда будете сворачивать на неё с набережной, обратите внимание на непритязательно круглое здание справа, похожее на каменную башню. Собственно, это каменная башня и есть. Более того, ирландцы считают, что это вообще самая древняя из гражданских городских построек на территории их страны. Оно тут чуть ли не с викинговских времён и называется башней Реджинальда. Сейчас в ней открыт музей.

Гостиница встретила нас оживлением на ресепшин. Одна из девушек-портье раскладывала на стойке пасьянс из наших пластиковых ключей в бумажных подписанных конвертиках. Когда я назвал нашу фамилию, ключ от номера 304 оказался как раз верхним в колоде.

Сам номер позабавил нас двумя вещами. Во-первых, в нём, наряду с широкой двуспальной кроватью стояла ещё одна, и я предположил, что сегодня у нас будут соседи. Во-вторых, здесь и только здесь мы обнаружили типичную английскую раковину, какой её ещё в советское время описывал международник Овчинников в популярной тогда книге «Корни дуба». Дело в том, что традиционно у англичан в этом месте не было смесителя. То есть вам предлагается пользоваться двумя отдельными кранами – с холодной и горячей водой соответственно. Легко представить, в каком месте вы получаете нужную вам тёплую воду: непосредственно в раковине, заткнутой специальной пробкой. Интересно, сможете вы в такой лоханке чистить зубы, сплёвывать и снова чистить? Бяка, не правда ли. А вот англичане могли и, вероятно, могут поныне. Овчинников пишет, что его собеседники, бывавшие в СССР, даже негодовали по поводу того, что в советских раковинах затычки не предусмотрены. Сплошное «скотство»!

Третью интересность мы обнаружили в номере уже утром. Оказалось, что наше окно выходит на воду. В смысле, на реку и ответвление канала. На той стороне канала, как на острове, стояли стеной к стене беленькие живописные домики, создавая ощущение, будто ты за ночь перенёсся куда-нибудь в Италию. На нашей стороне обращало на себя внимание четырёхэтажное здание с закруглённым углом, превращённым в застеклённые лоджии, а внизу, у воды, стоял зелёной цаплей маленький железный кран, напоминавший о том, что когда-то здесь был настоящий порт.

Встав по привычке рано и сразу же собрав вещи и позавтракав, мы с Алиной решили оставшиеся до отъезда полчаса посвятить утренней прогулке. На набережную, считающуюся некоторыми архитекторами «самой благородной в Европе», мы не пошли. Нас привлек располагавшийся поблизости зелёный массив, оказавшийся так называемым Народным парком (People’s Park). На самом деле парк больше похож на просторный сквер, в одном месте которого наше внимание задержал на себя фонтан, выполненный в форме идеально круглого стеклянного шара, вода по которому стекала со всех сторон равномерным сплошным потоком.

Улица, соединявшая парк с нашей гостиницей, называлась улицей Канады. Планировкой она живо напомнила Главную улицу в Пембруке. Проезжая часть шла под уклон, однако тротуар был превращён в горизонтально выровненную террасу, на которую пешеходы поднимались с одной стороны по ступенькам, а дома стояли не с перекошенными фасадами, но совершенно ровно, как и следует стоять домам. Бросалось в глаза, что здесь, как и почти повсюду на нашем пути, дома ухоженные, свежевыкрашенные в нежные полутона и даже если не блещут архитектурными изысками, смотреть на них приятно и весело.

Сегодня наш путь лежал по югу Ирландии, но сперва Вари решила показать нам былую гордость Уотерфорда – одноимённую фабрику, где производили знаменитый на весь мир хрусталь. Для меня, как, думаю, и для многих из вас, хрусталь как нечто ценное и стоящее приобретения остался в далёких 70-х годах прошлого века. Сегодня я даже не знаю, кто его покупает, а сам хрусталь прячется под всякие разные названия типа «Богемское стекло» или дешёвые бирюльки типа «Сваровски». Одним словом, ничего сногсшибательного мы увидеть не планировали, тем более что нынешняя история “Waterford Crystal”, довольно печальна.

Основали его сразу после второй мировой два эмигранта-чеха (у них прямо какая-то природная любовь к стеклу) Чарльз Бачик, дедушка Иваны Бачик, ставшей ирландской сенаторшей, и Мирослав Гавел, занимавшийся дизайнерством. Возник заводик не на пустом месте: ещё в 1783 году братья Перноузы открыли здесь фабрику по производству стекла, называемого «флинтглас», то есть, особого сорта, обладающего большим показателем преломления и оттого востребованного в оптике. В начале 50-х предприятие чехов стало частью Ирландской Стеклобутылочной Компании, которой владели три предприимчивых деятеля во главе с богачом Джозефом Макгратом, который сделал себе капитал на тотализаторе, причём обставил всё настолько, как нынче модно говорить, «кошерно», что основанное им в 1930 году предприятие гордо носило причудливое название «Тотализатор ирландских больниц» (Irish Hospitals’ Sweepstake) и считалось крупнейшим в стране инвестором.

На заводе гордятся канделябрами, которые были повешены в Вестминстерском аббатстве к его 900-летию. Такие же канделябры были сделаны для Виндзорского замка и Центра Кеннеди в Вашингтоне. Здесь же изготавливались 2 668 хрустален, пошедших на Новогодний Шар, который с 2009 года играет роль праздничного аттракциона на Таймс-сквер в Нью-Йорке.

Славится фабрика также своими стеклянными кубками, которые вручаются победителям различных спортивных баталий, включая немецкие и французские гран-при «Формулы 1».

Увы, судьба сложилась для работников “Waterford crystal” менее удачно, нежели для многих их продуктов. В том же 2009 году фабрику закрыли, а рабочих просто-напросто выгнали. Бедняги устраивали забастовки, их часто показывали в новостях, про них даже сняли документальный фильм, однако, как водится, это ничего не дало. То, что нам предстояло увидеть, было «остатками былой роскоши».

Когда вы заходите в небольшое стеклянное (кто бы мог сомневаться) здание теперешней фабрики, точнее, действующей шоу-рум, вам сначала показывают двухметровый хрустальный Биг-Бен, а потом вводят в тёмную комнату. Вы оказываетесь в подобии Круговой панорамы, какая раньше работала на ВДНХ, только вместо экрана здесь зеркала, вместо скучного голоса – дискотечная унца-ца, а вместо фильма о хлеборобах – взрывы салюта и светомузыка, окрашивающая вас и ваших спутников в самые разные цвета.

Пройдя через такую «барокамеру», вы снова оказываетесь на обычном свету промышленных помещений. Сперва вам показывают деревянные чурочки, внутри которых вырезаны формы будущих чаш и тарелок. Это первичные заготовки. Ваш гид, седой крепыш, тоже когда-то в молодости здесь работавший, а теперь гордый тому, что его оставили хотя бы в качестве экскурсовода, начинает водить вас из цеха в цех, показывая и рассказывая, как грубые стеклянные отливки превращаются в произведения искусства.

Стеклодувы на высоком железном помосте крутят длинные трубки с раскалёнными стеклянными шарами на концах, подносят их в какой-то момент к сидящему тут же мастеру, и тот одним точным движением налепляет на них прозрачные закорючки, которые оказываются удобными ручками или носиками. Взмах ножниц – и стеклянная карамелька кружится дальше.

В соседнем цеху один человек. Он в здоровенных наушниках, чтобы не слышать ни вас, ни вашего гида, ни шума множества станков со шлифовальными кругами, на которые из шлангов постоянно льётся вода. Вся его работа, похоже, состоит в том, чтобы выудить с конвейера очередную здоровенную посудину и самозабвенно шлифовать её кромки до одному ему внятного предела.

Потом вам обязательно покажут большой прозрачный бак и разрешат уронить в него какой-нибудь из бракованных бокалов, что стоят тут же, словно только и ждут этого прилюдного унижения. Здесь происходит первичная инспекция качества.

В следующем цеху главный дизайнер фабрики собственноручно разлиновывает заготовки. Фактически он просто рисует по стеклу, проводя от руки идеально прямые пересекающиеся в нужных местах линии. Расчерченные таким образом чаши и блюда перемещаются дальше, туда, где их поджидают никого не замечающие, поглощённые своей нелёгкой работой резчики. Это представительного вида пожилые мужи в очках, которые берут двумя крепкими руками такую разлинованную заготовку и начинают самозабвенно водить её гладкими боками, как по фрезерной пиле, по бешено вращающимся точильным дискам. В итоге получается узнаваемый узор, который вы можете увидеть, если у вас где-нибудь стоит обычная хрустальная ваза. Смотрится по-настоящему здорово.

До тех пор, пока вы не замечаете в том же цеху здоровенный ящик с окошком, по которому изнутри тоже постоянно течёт вода. Если заглянуть внутрь, вы увидите точно такие же чашу или блюдо, только держат его металлические руки, а всю обработку выполняет мёртвая машина. Выполняет чётко, без погрешностей и быстро. Вероятно, она тут для того, чтобы постоянно напоминать мастерам, что их есть кому, вернее, чему заменить, если вдруг им вздумается заартачиться.

Хотя я не думаю, что здесь, как и во всей Ирландии кто-нибудь из работающих не дорожит своим местом, каким бы скучным и утомительным оно ни было. Другого просто нет. До конца экскурсии я насчитал примерно двадцать работников, включая нашего гида. А ведь не так давно на фабрике до последнего закрытия трудилась тысяча мастеров. Где они теперь?

Финал прогулки приходится на магазинчик. Здесь собран весьма обширный ассортимент, начиная с наборов бокалов и заканчивая сувенирным шлемом для игры в американский футбол в натуральную величину – разумеется, стеклянным. Поскольку многое сделано из разноцветного стекла, закрадывается сомнение в том, что это продукция именно той линии, по которой мы только что прошли. Вероятно, сюда свозят что-нибудь с других производств. Может, даже из Чехии, не знаю. Уж больно похоже на богемское стекло, которое вы без труда найдёте в Праге. С потолка свисает огромная люстра. При выходе прямо на полу стоит выше человеческого роста зеркало, украшенное по периметру стразами. Смотрится красиво, но покупать почему-то не хочется.

Однако не все устояли перед искушением побаловать себя стекляшками. Одна канадская старушка так разохотилась, что её пришлось ждать всем автобусом. С той поры на неё стали обращать внимание, и скоро выяснилось, что она любит показушничать и сорить деньгами, покупая всюду и всё, причем не слишком удачно, о чём легко было судить по возникавшим по утрам на её седой голове местным вязаным шапкам самых причудливых фасонов и цветов.

 

---