Английские зарисовки – 032 – Первый вечер в Дублине

Просматривая сейчас видеозапись этих минут первого знакомства с ирландской столицей, я вспоминаю свои впечатления и убеждаюсь в том, что они не изменились и на следующий день. Больше всего Дублин напоминает мне Питер. Только представьте, что в Питере убрали Неву и каналы, все, кроме одного, довольно широкого, раза в два-три пошире Грибоедова. На самом деле это река, называемая Лиффи и рассекающая город на две почти ровные половины. Как и в Питере, вдоль обоих её берегов тянутся плотные ряды фасадов, причём, как и в Питере, некоторые радуют своей красотой, другие огорчают своей явной современностью, а третьи – ужасают безвкусием.

На канал, а не на реку Лиффи похожа потому, что через неё перекинуто множество мостов. Пока мы ехали до нашей гостиницы, примостившейся поближе к морской окраине, я насчитал их 14. Мосты тоже все разные – по настроению, форме и материалу. Одни – в ажурных белых кружевах металлических решеток, другие – каменные и прочные, словно рассчитанные на проезд танковой дивизии.

Особенно понравился и запомнился мост, на который мы и свернули, поскольку наша гостиница оказалась сразу на противоположной стороне за ним. Если вы посмотрите на карту Гугла, то не найдёте в этом месте никакого сооружения, хотя переезд через Лиффи будет указан. Из этого я делаю вывод о том, что спутник снимал Дублин году эдак в 2007, когда мост только начинали строить. Открылся он в декабре 2009.

Я не большой поборник современного искусства (если таковое вообще случается), однако именно этот мост, названный в честь ирландского драматурга, писавшего свои пьесы одинаково абсурдно на английском и на французском, за что в 1969 году, разумеется, удостоился Нобелевской премии – Сэмюэла Беккета, – привлёк меня своей выразительностью и необычностью. Помните, я рассказывал вам про арфу – символ Ирландии? Так вот на белую арфу с длинными натянутыми струнами он больше всего и похож. Его автором является некто Сатьяго Калатрава, испанский архитектор, живущий нынче в Нью-Йорке. Построил он всего много, судя по картинкам в Интернете – много похожего, однако его дублинский мост я увидел первым, а потому остался под приятным впечатлением необычности.

Конечно, я бы предпочёл, чтобы наша гостиница выходила прямо на набережную, но не сложилась. Отель «Молдрон» был расположен в Кардиффском переулке в каких-нибудь ста метрах от воды. Получив ключи от номера на 6-м этаже, мы увидели свои чемоданы, сразу же прихватили их, чтобы не тратить время на ожидание, и поспешили в лифт. Часы показывали начало седьмого вечера, погода была ясной, так что имело смысл отправиться на самостоятельную прогулку, благо мы оказались почти в самом центре. Как показало утро, это стремление себя оправдало.

Побросав чемоданы в большом, но заурядном номере со скучным видом на внутренний двор, мы вооружились фотоаппаратом и видеокамерой и поспешили обратно, на набережную.

Здесь наше внимание сразу же привлекла девушка в каске и зелёной строительной безрукавке, которая пыталась удержать равновесие, стоя на двухколёсной подставке и вцепившись в высокий руль. Ну, вы, вероятно, видели подобные конструкции, на которых, что называется, стоишь и едешь. Ни то, ни другое у девушки не получалось. Неожиданно к ней подрулил точно такой же юноша и, чем мог, помог справиться с гравитацией и управлением. Девушка неуверенно тронулась вперёд, а мы свернули за ней на набережную и увидели, что таких, как она, там человек пятнадцать. Насколько мы поняли, это был местный своеобразный способ перемещения по городу для туристов-экстрималов. Группу сопровождали два гордых инструктора, которые первыми выкатывались на пешеходные переходы, тормозили и без того не слишком оживлённое движение, и ждали, пока их подопечные окажутся в безопасности, после чего припускали следом. Впоследствии эта живописная группа в зелёных безрукавках попадалась нам ещё не раз.

Прогулка вдоль по южной набережной погожим вечером во всех отношениях приятна и наводит на умиротворённые размышления. Правда, на месте русских составителей карт (в частности, той же гугловской) я бы уточнил, как правильно читается по-английски слово «набережная». Потому что, имея дело с английским языком, как я частенько говорю своим ученикам, мы имеем дело с китайским, где слова не читаются, а узнаются. Поэтому английское “quay” нельзя транскрибировать как «куэй»: оно читается просто – «ки». Просто имейте это в виду.

Так вот, идя сперва по Сэр Джон Роджерсонс Ки, которая скоро переходит в Сити Ки, а та в свою очередь – в Джордж Ки и Бург Ки, вы впервые сталкиваетесь с контрастами, из которых, как мы убедились за время нашего короткого с ним знакомства, соткан весь Дублин. Кстати, раз уж зашла речь о произношении, то он вовсе не Дублин, а Даблин. Главу в моём фильме об этом городе я так и назвал – «Да… блин!».

Наиболее симпатичный (и широкий) отрезок набережных, это как раз Сити Ки. Здесь раньше ходил трамвай, что видно по остаткам рельсовых путей. Но в какой-то момент рельсы замостили булыжниками и прямо среди них высадили два ряда парковых деревьев, отчего получился приятный зелёный оазис.

Меня вообще радует, когда городские власти находят возможность благообразить улицы, особенно проезжие, чтобы не так чувствовалась бензинная близость «железных коней». Пожалуй, это единственное, чем мне в своё время по-настоящему понравился не слишком гостеприимный Лиссабон. Тем грустнее смотреть на не такие уж старые фотографии той же улицы Горького в Москве. Лучше бы ей оставили это название, а не переименовывали обратно в Тверскую, лишь бы вместе с названием сохранили и деревья, росшие (кто сейчас этому поверит?) по обеим её сторонам ещё в начале 80-х годов прошлого века.

В отличие от Сити Ки, все остальные «ки» лишены природного обаяния и по-московски утилитарны и тесны. Идя по ним, невольно смотришь либо под ноги, либо на противоположную сторону Лиффи, где особенно выделяется своим размахом и совсем «питерским», покрытым зелёной патиной куполом величественное здание таможни. Как и всё хорошее, это здание пережило немало плохого. Построил его в самом конце XVIII века английский архитектор Джеймс Гэндон. На его беду девять лет спустя был подписан Акт об унии, по которому Ирландия стала-таки частью Великобритании. Разумеется, таможню и акцизные сборы перенесли поближе к престолу, в Лондон, так что дублинское здание пришло, мягко говоря, в запустение. Более того, когда в 1921 году националистическая партия Шинн Фейн одержала победу на выборах, её сторонники так возбудились, что на радостях подожгли Таможню, считая её символом британского империализма. Пожар, говорят, не могли потушить пять долгих дней. До ремонта руки дошли только через пять лет. Однако полностью восстановить здание удалось лишь к 1991 году, когда в нём было решено разместить кабинеты правительства. Такая вот поучительная судьба.

Что же касается самого города, то первым о его существовании нам поведал всё тот же всезнающий египтянин Клавдий Птолемей. В 140 году н.э. он назвал здешнее поселение Эблана. Получается, что если в то время в Египте знали о каком-то поселении в Ирландии, этому поселению уже тогда должно было быть немало лет. То есть, если теория верна, Дублину никак не меньше двух тысячелетий. Что вряд ли. Потому что даже если Птолемей жил тогда, когда нам указывают на это историки, описанный им ирландский город при ближайшем рассмотрении, увы, стоит… не на реке, а в своеобразном междуречье, между устьями рек Бувинда (современная Бойн?) и некой Обоки. Даже если предположить, что под Обокой скрывается река Авока, то в масштабах Ирландии это примерно то же самое, что считать предтечей Москвы любое городище, располагавшееся тысячи лет назад между Москвой-рекой и Волгой. Хороший повод в следующем году взять и отпраздновать, скажем, 4000-летний юбилей нашей многострадальной столицы.

Считается, что название Дублин состоит из ирландских корней “dubh” (чёрный) и “linn” (заводь). Не знаю, как вам, а мне сразу на ум приходит знаменитое местное пиво «Гиннес», которое именно своей чернотой и отличается. На месте пивных маркетологов я бы эту ассоциацию развил и рассказывал бы доверчивым туристам, что, мол, «Гиннесу» уже чуть ли не миллион лет, а когда тот древний пивзавод накрыло однажды метеоритом, и всё пиво вылилось из каменных чанов, вот тут то и возникло поселение рабочих, которые с зари до зари были вынуждены спасать экологию и вычёрпывать черпаками из бивней мамонтов образовавшуюся «чёрную заводь».

Примечательно, что во многих ирландских диалектах первый корень произносится не «дуб» и даже не «даб», а скорее как «диб». Это подтверждает название Дублина на языках, где сохранилось тогдашнее его прочтение. Так на староанглийском оно писалось как Дифелин, на древненорвежском – Дифлин, на современном исландском – Дифлинн, на языке острова Мэн (расположенного в Ирландском море) – Дивлин.

Сами ирландцы между собой предпочитают называть свою столицу Baile Atha Cliath, что означает «город огороженного брода», подразумевая то место на Лиффи неподалёку от нынешнего моста Отца Матфея, где раньше реку можно было перейти «аки посуху».

Мы же тем временем подходили к самому широкому из дублинских мостов – мосту О’Коннелла. Поскольку эту фамилию вы будете встречать в Ирландии и Дублине довольно часто, скажем два слова о её носителе – Даниеле О’Коннелле, которого восторженные соотечественники называли не иначе как Освободитель или Эмансипатор. Его деятельность пришла на первую половину XIX века. В то время, когда континентальная Европа приспосабливалась к империи Наполеона, О’Коннелл был занят тем, что сначала бился за право католиков участвовать в работе британского Парламента в Лондоне, а потом – за отмену Унии, включавшей Ирландию в границы Великобритании. Хотя умер он в Италии в возрасте 71 года от разжижения мозга, чему виной, как считается, было тюремное заключение на родине, его философия и карьера послужили образцом для таких борцов за права людей мыслить независимо, как Махатма Ганди в Индии и Мартин Лютер Кинг в США. Уильям Теккерей немножко коряво высказал ему своё мнение: «Вы сделали для своей нации больше кого бы то ни было со времён Вашингтона», а Онорэ де Бальзак писал, что «Наполеон и О’Коннелл были единственными великими людьми, которых видывал XIX век».

Неудивительно, что мост переходит в улицу его же имени, а в самом начале её стоит памятник О’Коннеллу, несколько напоминающий памятник королеве Виктории перед Букингемским дворцом, только фигуры на нём не золотые, а чёрные. В ширину улица достигает почти 50 метров и тянется на полкилометра от реки вглубь города. До 1924 года она называлась Сэквилл-стрит. Сегодня её сравнивают с Елисейскими полями в Париже, но, между нами, я бы этого делать не стал. Приятно здесь лишь то, что за счёт ширины тротуаров движение транспорта, если идёте вдоль впечатляющих фасадов массивных зданий, от вас относительно далеко. Не так давно здесь росли раскидистые платаны. Увы, Москва – не единственный дурацкий город на земле: в 2003 году, никого, как водится, не спросясь, власти платаны порубили и взамен ничего не посадили. Поэтому сегодня вы чувствуете себя на О’Коннелл-стрит как в каменном мешке.

Уже с набережной ваше внимание привлекает блестящая, устремленная в небо серебряная игла, установленная в центре улицы. Она так и называется «Дублинская игла», хотя есть у неё и официальное название – «Памятник Свету». Высота памятника 121 метр. При этом у основания его диаметр составляет 3 метра. Поставили её тут тогда же, когда срубили платаны. Раньше, до 1966 года, на её месте стояла колонна Нельсона. Активисты ирландского движения сопротивления (по-нашему «террористы») сумели колонну взорвать, и, как это часто бывает в разных царствах-государствах, власти решили уж если что менять, так менять всё. Если вы помните взрывы в подземных переходах Москвы и не только, то они тоже становились поводом для серьезных переделок и перестроек, до которых прежде не доходили руки.

Не могу сказать, что Игла обезобразила улицу с такой же очевидностью, с какой мазня Шагала – потолок превосходной во всех других отношениях Парижской оперы, но обычные деревья были бы тут гораздо более кстати.

Как вы понимаете, быть в центре любого города, это значит быть поблизости от центральных магазинов, включая магазины сувениров. На протяжении всей поездки по Ирландии меня не покидала надежда найти что-нибудь местное, забавное, стоящее того, чтобы его купить и увести домой на память. Хотя бы кепку или шарф, или кружку, наконец. Ну, не дешёвый же брелок...

Похоже, феи и друиды услышали мои молитвы, и перед нами слева через улицу предстал бело-зелёный карниз сугубо сувенирного магазина, витрина которого обещала широченный выбор всего ирландского. Мы радостно заглянули, прошлись между стеллажами, заваленными всем, что только можно вообразить с трилистниками и словами «Ирландия» и… грустно вышли. Было очевидно не только по лейблам, но и по внешнему виду, что всё это барахло произвелось на тех же фабриках, что и банки с «воздухом Парижа» в Париже, пластмассовые гондолы и карнавальные маски для туристов в Венеции, значки типа «Я люблю NY», всякие прищуренные матрёшки с Арбата и многое-многое другое, что поставляет во все страны мира трудолюбивый Китай. Тут я, кстати, оговорился, потому что не во все. Труд бразильцев не менее дёшев, так что если будете гулять по Копакабане или, ещё лучше, полетите посмотреть на водопад Игуасу, знайте: там сувениры хоть и тоже плохенькие, но зато местные, оригинальные.

Не помню, но, кажется, я уже упоминал, что мы с женой научились понимать то, где оказались, по тому, как люди одеваются и на каких автомобилях ездят. Скажу в этой связи глупую фразу: Дублин – не Лондон. К сожалению, мы часто оказываемся рабами первого впечатления. Так что только некоторые моральные усилия и надежда на завтрашний день помогали мне хранить на лице улыбку и вести нас дальше. А куда дальше? Обратно к реке, разумеется.

Мы прошли ничем не примечательными пустынными улочками и не слишком чистыми двориками, мимо людей, которых запросто можно встретить как в спальных районах Москвы, так и где-нибудь в Урюпинске, и оказались перед очаровательным чугунным мостиком, белой дугой перелетающим на противоположную сторону Лиффи. Венчают мостик несколько ажурных арок со старинными фонарями. Изначально он был отлит в Англии и с 1816 года назывался Мостом Веллингтона, но со временем его переименовали в Мост Лиффи, каковым он и остался, хотя в народе его чаще называют Металлическим мостом или просто Мост Полпенни (Ha’penny Bridge). Дело в том, что до 1919 (по другим сведениям, до 1916) года за переход по нему взимали мзду соответствующего размера. История этой традиции таков, что до появления моста здесь с берега на берег перевозили людей паромчики, принадлежавшие некоему Уильяму Уэлшу. Со временем паромчики пришли в такое убогое состояние, что власти поставили их владельца перед выбором: либо он свою жалкую флотилию чинит и приводит в божеский вид, либо стоит мост. Уэлш выбрал второе, и за это получил разрешение брать со всех проходящих по полпенни сроком на сто лет. Правда, было сказано, что если мост и тарифы горожан не устроят, Уэлш должен будет мост разобрать – опять-таки за свой счёт. Как вы можете убедиться сами, мост остался, а тариф довольно быстро был поднят до “a penny ha’penny”, то есть до полутора пенни (точнее, до полутора пенсов).

Турникеты давно сняли, и мы беспрепятственно пошли по плавному изгибу. До недавнего времени Мост Полпенни использовался любителями любовной символики, однако в 2012 году его очистили от таких забавных, но сомнительных вещиц, как «замки любви»[1]. Причина понятная: замки ржавеют (Китай, однако!) и разрушают структуру моста. Так что мы никаких замков уже не заметили.

Перешли мы Лиффи именно в этом месте не только потому, что нам понравился и мост и виды, открывающиеся с него на прикорнувший у воды город (кстати, Алина не согласилась со мной в том, что отсюда Дублин особенно похож на Питер, что доказывает субъективность нашего восприятия и даёт вам полное право меня не слушать, а при возможности составить собственное впечатление). На противоположной стороне начиналась ещё одна местная достопримечательность – райончик Тэмпл-бар, потерпеть до которого я вам предлагал ещё тогда, когда мы шли по лондонскому Стрэнду.

Если лондонский Тэмпл-бар – это, по-моему, всё-таки «застава темплиеров-хра­мов­ников», то дублинские путеводители божатся, что у них ничего такого отродясь не было и что виной всему фамилия сэра Уильяма Тэмпла, ректора Тринити-колледжа в 1609 году, у которого здесь имелся дом и цвели сады. Как бы то ни было, впервые название «Тэмпл-бар» появилось на картах Дублина в 1637 году. В последующее время здесь не только выступал со своим «Мессией» Гендель (13.04.1742), революционно настроенные граждане создавали «Общество объединенных ирландцев» (1791), а темные проулки кишели проститутками на все вкусы и кошельки – здесь селились ремесленники, ткачи, печатники и художники, одним словом, те рукастые мастера, произведения которых я бы сегодня наверняка не постеснялся купить. К сожалению, их век подошёл к концу с началом так называемой «индустриализацией», которую сегодня успешно сменяет «глобализация», когда нищие азиатские рабочие вынуждены перетягивать одеяло на себя, а страдает от этого весь остальной мир, теряющий собственную промышленность не только заводами и фермами, но и целыми статьями в бюджете страны. После войны Тэмпл-бар пришёл в такое жуткое состояние, что… сумел уцелеть. Его не хотели скупать и перестраивать даже девелоперы. В 80-е годы Национальная транспортная ассоциация всё-таки купила здесь землю, собираясь построить автобусный терминал. Пока шли предварительные переговоры и делались расчёты, ассоциация по бросовым ценам сдала старые торговые и складские помещения в аренду художникам, магазинам аудио, книг и одежды. И произошло то, чего никто не ожидал: Тэмпл-бар преобразился. От строительства терминала в итоге отказались, а художники остались. Говорят, пересмотр решения был вызван активными акциями протеста, причём на сторону молодёжи встал даже тогдашний премьер-министр Ирландии. (К слову сказать, эта должность называется «тишех», что по-ирландски пишется как Taoiseach). Была даже создана некоммерческая компания, задачей которой стало наблюдение за преобразованием Тэмпл-бара в «культурный» квартал Дублина.

Наивные, мы полагали, что нас здесь пригреют и накормят. Не тут-то было! И мой вам совет: несмотря на не просто обилие, а засилье в Тэмпл-баре едальных и питейных заведений в любом стиле, с любой громкостью музыки (в том числе и живой), на любой вкус и опять же кошелёк, приходите сюда сытыми и праздными. Потому что, похоже, весь Дублин, аборигенный и приезжий, с утра до ночи собирается именно на этом крохотном пятачке пропахшей сигаретами и алкоголем суши. В самом центре, на каменных ступенях площади, где, судя по всему, принято назначать друг другу свидания, всё ещё укоризненно растёт несколько обалдевших от постоянного шума и гама берёз.

Почему мы быстро поняли, что голод зря привёл нас сюда? Потому что если вы не поклонник фастфуда и хотите чинно посидеть у окошка, поглазеть на нескончаемые толпы прохожих и хорошо поесть, вас ждёт разочарование. Во всех ресторанах, в которые мы заходили, нас встречала одна и та же картина: либо очередь таких же голодных и отчаявшихся людей, либо улыбка официантки и предупреждение, что этот столик пустой только потому, что он уже зарезервирован. Мы даже удосужились подняться на второй этаж расположенного за берёзами здания, поскольку там через стеклянные стены были видны жующие что-то посетители, но в результате восхождения обнаружились грязные полы, неубранные столики и не слишком съедобный запах. Это стало для нас последней каплей, и мы без сожаления покинули «культурный» центр ирландской столицы, решив попытать счастья на набережной.

Как всегда бывает, если тебе что-то не нужно, оно попадается на каждом шагу, но стоит тебе этого возжелать, как оно моментально исчезает с радаров. Так произошло и с ресторанами вне Тэмпл-бара. Мы даже снова пересекли Лиффи и прошлись по противоположной набережной. Наконец, феи смилостивились, и открыли нашим взорам неприметное окошко, за которым (о чудо!) стоял пустой столик. Ну, не пустой, конечно, а заставленный недопитыми пивными бокалами, но обращать внимание на такую ерунду уже не было сил. Одним словом, мы вошли и сели за него, приятно удивляясь тихому грохоту, доносившемуся откуда-то из нутра длинного, отделанного деревом зала, и почти не мешавшему нам переговариваться и даже пересмеиваться, ибо способность шутить даже в самых сложных ситуациях, даже в Дублине, должна умирать последней.

Поскольку к нам никто не подходил, мне пришлось прогуляться до далёкой барной стойки и намекнуть двум занятым собой девушкам, что, мол, «клиент созрел». Они изобразили искреннюю радость по этому поводу и обещали подойти и убрать всё лишнее, а пока вручили меню. Не заглядывая в него и подозревая возможные проволочки, я сразу же сказал, чтобы несли сидр и чай.

Когда минут через шесть лишние бокалы с нашего столика были убраны, а один холодный, с сидром и льдом, плюс чайник с чаем – принесены, мы быстро сделали заказ: два супа, лазанью и рыбу. Не прошло и десяти минут, как явилась новая официантка с известием, что рыбы нет. Пришлось Алине полагаться на интуицию и заказывать нечто мясное. Моя лазанья оказалась дополнена огромным количеством картошки фри, чего я никогда в жизни не видел. Принесённое в итоге мясо больше походило на суп с фрикадельками и было ужасно солёным. Заказанных супов мы не получили вовсе – о них просто забыли, а мы от греха подальше и не напоминали.

Когда мы возвращались в гостиницу, небо над городом было высоким, ясным и тёмно-синим, а здание Таможни на набережной ободряюще подсвечивало нам золотистым фасадом.