Частный репетитор по английскому языку
Вообще-то я этим заголовком лукавлю. Потому что, если говорить совершенно серьёзно, ни «Трагедию Гамлета», ни любое подобное ему многоплановое и многоуровневое произведение с подводными камнями, ларцами с двойным и даже тройным дном переводить не нужно. А нужно учить язык оригинала и читать на нём.
Увы, я многого хочу. Того же немецкого я не знаю, с тем же «Фаустом», к примеру, знаком формально, поскольку оригинала в руках не держал, а перевод был испорчен воинствующей бездарностью Пастернака.
Однако у меня есть некоторое представление об английском классическом наследии, а также опыт сравнения переводов с оригиналами. Проза, с ошибками, но переводилась неплохо, а вот что касается поэтического языка, то он, как известно, переводу не поддаётся – переводчику приходится становиться полноценным автором русской версии «по мотивам» Уайльда, Байрона, Шелли и т.п.
Так что же делать? Конечно, переводить. Только если речь идёт о непосредственно «Гамлете» и прочих произведениях, вошедших в проект Фрэнсиса Бейкона и его общества «Рыцари Шлема» под названием «Шейкспир», делать это нужно очень и очень осторожно.
Для не слишком внимательных читателей повторю, что проект назывался именно «Шейкспир», а не «Шекспир», как это принято в неправильной российской традиции. Шекспиром, точнее, Шакспером, звали безграмотного ростовщика из деревеньки Стратфорд. В современной английской традиции его фамилия пишется так, как на надгробье – Shakspeare. Тогда как великий псевдоним литературного общества розенкрейцеров во главе с Бейконом (который у нас тоже стал Бэконом) пишется с “e” в середине – Shakespeare, что даёт совершенно отличную огласовку. Я на этой разнице настаивал, настаиваю и настаивать буду, поскольку она позволяет проводить черту между правдой и кривдой.
Тему розенкрейцеров (предтеч иллюминатов и иезуитов) я разовью в предисловии к своему переводу «Трагедии Гамлета», к работе над которым только что вернулся, нагуляв столь необходимый для правильного прочтения зашифрованных в пьесе посланий «жирок», а здесь же приведу лишь один крохотный пример того, что теряет современный читатель и зритель, основывающий свои суждения сугубо на переводах (разумеется, современный английский читатель и зритель тоже на такие нюансы внимания не обращает, поскольку плохо знает свою историю).
В третьей сцене первого акта Офелия выслушивает нравоучения брата, Лаэрта, и отвечает ему так:
… But, good my brother,
Do not, as some ungracious pastors do,
Show me the steep and thorny way to heaven;
Whiles, like a puff'd and reckless libertine,
Himself the primrose path of dalliance treads,
And recks not his own rede.
Лозинский понял этот отрывок таким образом:
…Только, милый брат,
Не будь как грешный пастырь, что другим
Указывает к небу путь тернистый,
А сам, беспечный и пустой гуляка,
Идет цветущею тропой утех,
Забыв свои советы.
Пастернак сотворил следующее безобразие:
… Но, милый брат,
Не поступай со мной, как лживый пастырь,
Который хвалит нам тернистый путь
На небеса, а сам, вразрез советам,
Повесничает на стезях греха
И не краснеет.
Я здесь не хотел бы отвлекаться на вопросы поэтичности и просто русского языка, как не стал бы заострять внимание читателя на том, что вообще-то это говорит юная дева своему брату, поэтому за стилизацией под архаику не должна пропадать разговорность речи (а уж что такое «повесничает» Борису Леонидовичу виднее). Я просто предложу вам своё прочтение:
… Всё же, брат,
Не будь как пастор, что с бесстыдной ложью
Шлёт нас путём тернистым к небесам,
А сам, чванливый олух и распутник,
Спешит стезёй услад и болтовни,
Но не своих заветов.
Если вы знаете английский, можете сравнить с оригиналом и прикинуть, какой из вариантов ближе «шейкспировскому слову». Конечно, мы с вами понимаем, что буквализма ни в прозаическом, ни тем более в поэтическом переводе быть не должно. Однако если вернуться к тому, с чего я начал, то при переводе «Гамлета» приходится обязательно видеть и сохранять слова, которые я назову «опорными». И дело тут не столько во французском слове libertine, которое Пастернак вообще потерял, а Лозинский сделал «гулякой», хотя на русской почве «распутник» весьма созвучно именно слову «путь», о котором выше говорит Офелия. Я привлекаю ваше внимание к оригинальному pastors, которое у моих предшественников стало «пастырем». И вот почему это принципиальная ошибка, точнее, смазывание смысла…
Пастырь – это устаревшее ныне слово «пастух», которое на религиозной почве, действительно, означает священника, «пасущего» свою паству. В Библии ему скорее соответствует shephard (откуда пошли сефарды, но это вообще другая тема). Авторы же «Гамлета» написали ясно и чётко – pastors, т.е. не столько пастыри, сколько пасторы. А кто такой пастор? Возьмите любой словарь, и вы с интересом узнаете, что «пастор - священник протестантской церкви». Протестантской! Не католической и даже не англиканской! То есть, Офелия обвиняет во лжи и распутстве не абы лишь бы какого церковника, а именно протестантского. Думаете, это притянуто за уши? Думаете, Фрэнсис Бейкон или тот же Марлоу ну никак не могли вместо pastor написать shephard, или clergyman, или на худой конец priest? Могли, разумеется. Но беда в том, что они были, как я уже упоминал, в первую очередь розенкрейцерами, взявшими пример со своих французских собратьев, которые в то же самое время закладывали основы современного французского языка. И время то было временем отчаянной борьбы между папским католицизмом (на помощь которому следом за Бейконом и Ко. пришли иезуиты) и протестантизмом. И «Гамлет» даже при поверхностном прочтении является, не побоюсь этого слова, манифестом, призывавшим тогдашнее английское общество к борьбе за католичество, к борьбе с протестантизмом и одним из его проявлений – англиканством. Потому что современники безошибочно угадывали в том же Клавдии, убийце отца Гамлета, ставшим его отчимом, Генриха VIII, который незадолго до появления первой версии трагедии порвал с папством и провозгласил себя главой Церкви Англии. Поэтому знаменитое «Так быть или не быть», кто бы и как бы этот монолог ни анализировал, в первую очередь направлено на умы тогдашней просвещенной английской аристократии (под видом личных мытарств Гамлета) и должно было за всеми ширмами философствования восприниматься как чисто религиозный призыв взять оружие – пращи и стрелы – и обрушиться на врага Рима.
Поэтому, увы, пастор, а не пастырь…
More anon
