Кто придумал английский язык?

Многие из вас, друзья, наверняка сочтут мой очередной вопрос (к самому себе) дурацким. Поскольку мы же прекрасно с вами знаем, что языки (живые) не придумываются, а развиваются, иначе говоря, на каждом этапе своей истории оказываются результатом предшествующей эволюции.

 

При этом мы как-то совершенно спокойно пропускаем мимо ушей такие не менее хрестоматийные заявления официальной науки, мол, Ломоносов – реформатор русского языка (сочинивший, говорят, некую «Российскую грамматику», в которой, правда, насчитал всего шесть падежей у существительного, но зато десять времён у глагола). А уж Пушкин – тот вообще либо «основоположник», либо «отец» русского языка.

 

Напомню на всякий случай, что проект «Ломоносов» проводился в середине XVIII века, а Пушкин – это начало века XIX. На довольно подозрительной личности Пушкина останавливаться не буду, однако призову вас к пониманию того, что без его наследия русская литература и общественность неплохо жили лет сто, пока про Александра Сергеевича ни вспомнил лично товарищ Сталин, после чего «сукин сын» был поднят на все возможные щиты. Потому что, вероятно, не один Пушкин писал тогда так, как писал. Тот же Лермонт(ов) родился всего на пятнадцать лет его позже, а отнюдь не менее талантливый Пётр Ершов – на шестнадцать. При этом и они, и многие другие забытые Сталиным тогдашние литераторы писали на вполне себе живом и чуть ли не современном русском языке. Про «современный» я, конечно, переборщил, поскольку нынешний язык Россиянии для литературы и тем более поэзии не годится ну никак, но мы с вами не об этом…

 

Что касается английского, то его официальная история чуть длиннее. Нет, здесь я не стану повторять известную всем любопытствующим теорию о великой древности языков вообще и английского в частности, поскольку сегодня проверить и доказать её практически невозможно. Оригиналов, как вы слышали, не осталось. Никаких. В лучшем случае где-то на полках хранятся списки, но они потому «списками» и называются, что списывались, как считается, с неких канувших в Лету первоисточников. Большинство «древних» трудов, если чуть копнуть, впервые появились перед читателем уже в напечатанном виде. Оно и понятно, поскольку тогда вообще мало кто чего читал (я про читателя массового, поскольку 0,01% интеллигенции читал что-нибудь всегда, даже вон сейчас читает), а уж в рукописном штучном виде – единицы.

 

Для меня история английского языка начинается с середины XVI века. По той простой причине, что помогающий мне сегодня в труде над очередной книжкой под условным названием «Английская глаголица» этимологический словарь именно на этот век относит порядка 85% всей той лексики, которая легла в основу нынешнего языка бритишей и прочих англофонов. Очень небольшой процент зафиксирован на островах Солнечного Альбиона раньше 1500-х годов. Это факт.

 

Дальше я буду просто вести свои рассуждения, соединяя в общий рисунок отдельные разрозненные точки – факты совершенно официальной истории, которые становятся понятны, если взглянуть на них под определённым, не слишком официальным углом.

 

Копание в английской этимологии с первых же лопат показывает, что из тех 85% лексики XVI века процентов 60 приплыли через Английский канал, он же Ла-Манш, то есть из Галлии, которую мы привыкли называть Францией. И что примечательно – оказывается, французы тоже не слишком усердствовали в придумывании чего-то нового, а большую часть (процент не знаю, выдумывать не буду) своей лексики позаимствовали из латыни. Причём не думайте, будто речь тут о преемственности эпох, древней истории, античности и т.п. фэнтези. Французы, если поинтересоваться, заимствовали латинские слова не в античности, а буквально в те же годы, то есть в XV-XVI века. Благо латынь была у них под боком – это вообще-то был официальный (не путать с народным) язык тогдашней Франции. Только королевский указ Франциска I - Ordonnance de Villers-Cotterêts – кое-что кардинально изменил. Википедия пишет о нём следующее (обратите внимание на даты):

 

Ордонанс Вилле-Котре в 1539 году закрепил статус французского языка как единого государственного во Франции и обязал органы местной администрации опираться на его парижскую норму вместо латыни при составлении всех административных документов.

 

И дополняет:

 

Важная веха в истории языка - создание в 1635 году кардиналом Ришелье Французской академии.

 

Когда я трудился над «Гамлетом» и внимательно изучал биографию руководителя проекта «Шейк-спир» Фрэнсиса Бейкона, от моего усталого взгляда не ускользнула та немаловажная делать, что засланный в качестве шпиона во Францию (не всё же Пушкину крысить на декабристов) молодой Бейкон обратил самое пристальное внимание на… Собственно, вот небольшой отрывок из того моего исследования:

 

Он получил должность атташе при сэре Эмиасе Паулете, своём учителе французского языка, которого королева произвела в рыцари и сделала послом к французскому двору. Причём послал Фрэнсис был не просто так, а «рукой королевы», что означало почти немыслимую для мальчишки его возраста привилегию – поцеловать перед отъездом руку Её Величества. Формально же это означало то, что он послан по её личному велению со всеми вытекающими из этого обстоятельствами. Вместе с Фрэнсисом в Париж отправился г-н Данком, его учитель дипломатии, и брат по отцу - Эдвард Бейкон. Обоим братьям было дано разрешение путешествовать по континенту в течение трёх лет вместе со слугами, шестью лошадьми или меринами, багажом и 60 фунтами «приобретения знаний и опыта ради».

Посольство отчалило во Францию с помпой 25 сентября 1576 года на линкоре «Безстрашный», одном из четырёх новые галеонов, спроектированных Джоном Хокинсом, совершивших революцию в кораблестроении. Пришвартовались они в тот же день в Кале, откуда отправились в Париж ко двору Генриха III. Вскоре после этого Эдвард с небольшой группой отделился от остальных, поскольку намеревался посетить Падую, Равенну и Вену. В декабре 1577 года он был в Страсбурге.

Английское посольство угодило точно в середину религиозных войн Франции, когда, с одной стороны, страна как государство находилась в полнейшем раздрае, а с другой, переживала пик ренессанса. То было время, когда, несмотря на коррупцию среди политиков (которая вообще-то никогда не начиналась и не заканчивалась), французский двор сверкал и переливался культурными новинками, а французские философы, гуманисты, художники, музыканты, учёные и поэты были нарасхват. Из них складывалась королевская академия, которую поддерживал король, Генрих III, и интересы которой распространялись гораздо шире того платонического типа академии, который имел место в пору итальянского возрождения под патронажем Медичи. Дворцовая академия Генриха III включала философию, драму и музыку, а художники и поэты, её составлявшие, отвечали за придворные развлечения, как то пышные маскарады, спектакли, причём с участием не только мужчин, но и женщин. Главными среди поэтов были участники объединения «Плеяда», из которых пятеро из изначальных семи были по-прежнему живы: Пьер де Ронсар, Антуан де Баиф, Понтюс де Тиар, Реми Белло и Жан Дора.

Пребывание за границей Фрэнсис посвятил изучению юриспруденции, языков, политики, истории, культуры и обычаев Франции и других стран, получил опыт дипломатии, познакомился с министрами-гугенотами Генриха Наваррского, не говоря уже о поэтах и философах, включая эзотерическое движение, основанное в Париже Агриппой наподобие общества розенкрейцеров в Англии. Успел он поработать и на разведку королевы, занимаясь дешифровкой информации и придумывая шифры, включая двухбуквенный (иногда его ещё называют «двухлитерным») шифр, который впоследствии лёг в основу азбуки Морзе и бинарного кода современных компьютеров. Как участник английского посольства он ездил с французским двором в Фонтенбло, Блуа, Тур, Пуатье и Шанонсо, а также, разумеется, жил в Париже. Кстати, в Блуа у него была прекрасная возможность приобщиться к итальянской комедии дель арте. В Пуатье французский двор встречался с дипломантами Генриха Наваррского и вёл переговоры о мире, в частности с Дюплесси-Морне и Дю Бартасом. Там Фрэнсис познакомился с поэтом Жаном де ла Жессе, частным секретарём брата Гериха III, тоже почти Фрэнсиса – Франсуа, герцога Анжуйского. Жессе сочинил для Фрэнсиса сонет, в котором называл его музу Афиной-Палладой и ставил выше своей собственной.

 

Если вас эта личность и эта тема заинтересует, читайте первоисточник, а я лишь обращу ваше внимание на то, что упомянутая Афина-Паллада в дальнейшем и стала той богиней искусств и литературы в частности, которая, как известно, «потрясала копьём», то есть shake spear, то есть была поставлена в заглавие литературно-театрального проекта Бейкона и его группы «добрых перьев».

Примечательно, что проект «Шейк-спир», похоже, настолько удался, попутно повлияв (как считается) на становление английского языка, что после него волна откатилась обратно во Францию, где появились драматурги вроде Мольера, Расина или Корнеля. Как и что именно они делали, мы тут разбирать не станем, поскольку речь у нас о языке английском. Как не станем и касаться близкого всему этому «итальянского проекта», который можно вообще-то считать эталонным для последующих – «Данте». Италия – в принципе история пока для меня тёмная, хотя латинский я в своё эмгэушное время умудрился сдать на «пять». Сдаётся мне, что латынь была неким «надязыком», выполняющим функцию искусственного кода «для посвящённых», то есть для всей той медицинской, религиозно и научной братии, которая не спешила делиться своими знаниями и мыслями с кем ни попадя. Но это опять же тема отдельная.

 

Возвращаясь на Британщину, вспомним, что Фрэнсис Бейкон настолько хорошо зарекомендовал себя с проектом «Шейк-спир» (не говоря уж о наикрутейшей родовитости), что король Джеймс-Яков сделал его выпускающим редактором своего знаменитого перевода Библии, вышедшего в свет в 1611 году. Перевод этот, как я понимаю, был ещё одной из локальных попыток выйти из-под гнёта «глобалистской» латыни и сформировать образчик «правильного» английского языка для всех, то есть для подданных.

 

В дальнейшем подданных у Британии (и США) только прибавилось: азиаты, негры, австралийцы, канадцы и прочие папуасы. Владельцы страны решили, что пора с языком снова что-то делать. И придумали… Basic. Но давайте по порядку.

 

Сегодня название Basic для многих ассоциируется с языком программирования - Beginners' All-purpose Symbolic Instruction Code. Придумали его в 1963 году. Но немногие знают, что первоначально под Basic понимался British American Scientific International and Commercial (English). Разрабатывали его задолго до официального появления компьютеров, в 1920-е. Первая посвящённая ему книжка под названием Basic English: A General Introduction with Rules and Grammarувидела свет в 1930. С американской стороны в работе над английским языком принимал участие Айвор Ричардс из Гарварда, с британской – Чарльз Огден. Упоминаю их вскользь, поскольку считаю, что эти персонажи были лишь пропагандистами проекта, который делался, как водится, за закрытыми дверями, хотя в специальной литературе вы можете часто найти сочетание «Бейсик Огдена». Но даже если вдруг они что-то придумали сами, тем лучше эта история ложится ответом на поставленный в заглавии вопрос: мы снова видим пример непосредственного воздействия на язык с его естественным развитием конкретного человека. Или конкретных людей.

 

Как настоящий идейный фашист Огден в своих работах взял тезис:

 

What the World needs most is about 1,000 more dead languages - and one more alive.

 

То есть:

 

Больше всего мир нуждается в ещё примерно 1000 мёртвых языках – и одном живом.

 

Этот «живой язык», по идее авторов, должен был быть максимально упрощённым, но при этом оставаться языком англосаксов. В итоге они сочли необходимым носителю нового английского знать всего 850 слов. Полный список можете почерпнуть здесь. Огден, правда, добавлял, что студенту понадобится ещё порядка 150 слов для использования на том или ином профессиональном поприще. Тысячи слов должно любому хватить за глаза. Не считая, по мнению Огдена, ещё порядка 200 слов, которые и так знают все, поскольку они международные.

 

Не меньшему упрощению подверглась и грамматика. Фактически она сводилась к следующим правилам:

 

Множественное число образуется прибавлением –s (drinks, boxes, countries).

 

Существительные образуются добавлением –er (prisoner) или –ing (building).

 

Прилагательные образуются окончаниями –ing (boiling) или –ed (mixed).

 

Наречия могут быть образованы с помощью добавления окончания –ly (tightly) к словам, которые в Basic English называет «качествами» (прилагательными).

 

При сравнении используются more и most  (more complex), хотя возможны и окончания –er и –est (cheaper).

 

Отрицательные формы образуются приставкой un- (unwise).

 

Для вопросов используется вспомогательный глагол do (Do you have some?).

 

«Операторы», т.е. набор из десяти глаголов, изменяются, как и в обычном английском (I go to him, He goes to me).

 

Слова могут составляться из двух существительных (soapbox) или существительного и предлога, который отныне называется «направитель» (sunup).

 

Слова международные, одинаковые в английском и других европейских языках, используются в английской форме (radio). Английские формы также используются в названии цифр, дат, денег и мер.

 

Технические термины пишутся в кавычках и тут же объясняются словами из Basic English (the 'vocabulary' is the list of words).

 

В качестве примера можно привести два варианта какого-нибудь «Отче наш» - на английском обычном и «базовом»:

 

Our Father in heaven, may your name be kept holy. Let your kingdom come. Let your pleasure be done, as in heaven, so on earth. Give us this day bread for our needs. And make us free of our debts, as we have made those free who are in debt to us. And let us not be put to the test, but keep us safe from the Evil One.

 

Our Father in heaven, hallowed be your name. Your kingdom come. Your will be done, on earth as it is in heaven. Give us this day our daily bread. And forgive us our debts, as we also have forgiven our debtors. And do not bring us to the time of trial, but rescue us from the evil one.

 

Подобные надругательства над живым языком не могли оставить равнодушными многих его носителей. Если после победы союзников во второй мировой Basic English мыслился как «язык мира» (и в смысле «вселенский», и в смысле «мирный»), то позже его стали критиковать, причём главным образом за скудность словарного запаса. Это не помешало ему стать базой для обучения школьников, например, в Азии, где 850 слов по-прежнему являются популярным критерием знаний для начинающих.

 

Примечательно, что Basic English и подобные ему менее известные версии называются буржуями «контролируемыми». На «контролируемом» английском, например, с 1959 года ведёт вещание радио «Голос Америки». Дикторы говорят на 30% медленнее, чем обычно, избегают идиом и придерживаются словаря в 1500 слов. Скажем, когда в 2009 году Майкл Джексон сделал вид, будто умер, по «Голосу Америки» сообщили:

 

Today we tell about one of the most famous performers in the world, Michael Jackson. Known as the 'King of Pop', Jackson sold more than seven hundred fifty million albums over his career. Michael Jackson redefined popular culture with his energetic music, dance moves and revolutionary music videos. But Jackson’s huge success as a performer was not always easy. He was a complex individual with an often troubled private life.

 

Неплохо чувствует себя как бы забытый Basic English и в сегодняшнем интернете. Вот, к примеру, целая Википедия, написанная на нём для нужд как изучающих английский язык, так и местной гопоты, не умеющей толком читать.

 

Многие мои коллеги по филологическому цеху наверняка скажут, что я сгущаю краски, поскольку, мол, известно, что любой живой язык стремится к простоте, к упрощению. Я на это возражу, что мы можем думать так, а можем – что любой язык к простоте «стремят», то есть это процесс навязанный, искусственный, контролируемый, причём без кавычек. Людей отучают от «сложного». Современный читатель с удивлением смотрит на типичное предложение того же Льва Толстого, которое начинается вверху страницы, а заканчивается в самом внизу. Ему кажется, что автор над ним издевается, хотя вообще-то автор писал для своего современника, которому не составляло труда удерживать в памяти информацию на протяжении всего чтения. Сегодня тот же «проектный автор» Стивен Кинг призывает писать предложениями не длиннее пяти слов, чтобы никого не отпугнуть сложностью.

 

Я вовсе не призываю уподобиться Ежи Анджеевскому, польскому словеласу, который умудрился написать роман «Врата рая», состоящий из 40 000 слов, составивших… 2 предложения. При этом второе предложение: «И они шли всю ночь».

 

Или каким-нибудь оплаченным плутам вроде Джойса или Пруста, писавшим умышленно долго и нудно. Писать и говорить, разумеется, нужно так, как пишется и говорится, без «контролируемых» крайностей. Раз уж мы всё больше про английский, вот вам для примера ставшее хрестоматийным начало романа Чарльза Диккенса «Повесть о двух городах», который наверняка никто толком никогда не читал, но который упорно считается «одним из самых продаваемых романов всех времён»:

 

It was the best of times, it was the worst of times, it was the age of wisdom, it was the age of foolishness, it was the epoch of belief, it was the epoch of incredulity, it was the season of Light, it was the season of Darkness, it was the spring of hope, it was the winter of despair, we had everything before us, we had nothing before us, we were all going direct to Heaven, we were all going direct the other way – in short, the period was so far like the present period, that some of its noisiest authorities insisted on its being received, for good or for evil, in the superlative degree of comparison only.

 

Напомню, что писался роман в середине XIX века, когда никто не слышал ни про Джойса, ни про Кинга, а чтение было основным развлечением (не считая, конечно, охоты на лис и ипподрома).

 

Кстати, подытоживая, обращу ваше внимание на то, что упрощение языка – вещь относительная. Как вам кажется, что проще: то как, например, задаётся один и тот же известный вопрос сегодня…

 

Do you speak English?

 

… или во времена «Шейк-спира»?

 

Speak you English?

 

Так, может, дело не столько в простоте, сколько в контролируемости? Иначе с какого перепугу не так давно (относительно, конечно) началась в английском могучая тенденция использовать «плохие» слова в значении «очень хорошие». Скажем, He is bad вовсе не означает «Он плохой», а наоборот, «Он крутыш». Причём это подтверждается сравнительной степенью, то есть когда сегодня кто-то возражает, мол, «А я круче», он не говорит I am worse. Говорят I am badder. Если вам понравился фильм или концерт, вы наверняка скажете It was crazy или даже It was sick. Когда баскетболист (футболист и т.п. ) забивает сложный мяч, комментатор запросто заорёт в восторге He is ridiculous! И подобных примеров сегодня уйма.

 

В нашем русском дела обстоят нисколько не лучше, только мы, как носители, этого не замечаем. Скажем, меня часто поправляют разные умники, когда видят, что я упорно пишу слова типа «безсмертный», «безстрашный» и т.п. Они думают, будто приставка без- должна чередоваться с бес- и что так было всегда. Им я обычно не ленюсь показывать титульный лист «Безприданницы» Островского, сочинявшего ещё до реформы, придуманной картавыми большевиками во главе с Луначарским (который был Антоновым по папе и Ростовцевым по маме, а Луначарским – по отчиму, который зачем-то так перекроил свою фамилию Чарнолуский, хотя вообще-то принадлежал к семейству Чарнолусских). Зато с лёгкой руки Анатолия Васильевича в головах (не буду говорить, что в умах за частым неимением оного) октябрят поселился почти незаметный бес, который и страшный (когда он бесстрашный) и славный (когда он бесславный) и т.д.

 

Не знаю, удалось ли мне ответить на поставленный вопрос, но очень надеюсь, что мой короткий экскурс в недавнее прошлое побудил хоть кого-нибудь из вас задуматься и посмотреть на общепринятые вещи чуть сбоку и чуть более пристально.

 

Здоровья и здравомыслия!