Пока я занимался всякой маркетингово-рекламной ерундой, писать и переводить у меня получилось лишь урывками. Когда же я раз и навсегда зарёкся не работать "на дядю" и полностью посвятил своё время трудам полезным - писательству, переводу и репетиторству, - тут-то и выяснилось, что ничто в мире не ново, и я всего лишь иду по стопам своих далёких и не очень предков. Судите сами...
О Юлиане Сабинском (1797-1869)
ГЛЯУБИЧ-САБИНСКИЙ (Сабиньский, Сабинский) Юльян (Юлиан) (23 февраля 1797, деревня Тынная Подольской губернии — 28 февраля 1869, Чернигов), деятель польского освободительного движения, политический ссыльный в Сибирь, педагог-лингвист, мемуарист. Получил домашнее образование, в том числе под руководством поэта и переводчика Р. Корсака. Участник польского восстания 1830—31, после поражения находился в заключении; освобожден по амнистии (1832). С 1835 продолжил конспиративную патриотическую деятельность. Состоял в организации «Содружество польского народа». Осенью 1838 арестован и подвергнут следствию в Киеве. Приговорен к смертной казни, замененной 20 годами каторги и пожизненным поселением в Сибирь. С 1839 отбывал наказание на Иркутском (село Усолье) солеваренном заводе; привлекался к преподаванию детям местных чиновников, в конце 1843 переведен на поселение. Вначале Сабинский жил в доме декабриста С.Г. Волконского в Урике в качестве учителя его сына[1] и наблюдал жизнь местной колонии декабристов. Затем в Иркутске преподавал иностранные языки, активно участвовал в местном польском землячестве, поддерживал контакты с кругом декабристов и местной интеллигенции. Осенью 1857 по царскому манифесту возвратился на родину. В сибирской ссылке Сабинский вел дневник, впоследствии названный «Девятнадцать лет, вырванных из моей жизни, или Дневник моей неволи с 1838 по 1857 год включительно», являющийся уникальным источником по истории Сибири. Вот фрагменты "Дневника моей неволи".
[1] Из дневника княгини Марии Волконской (Раевской): «Между прочим, в доме был господин Сабинский, сосланный поляк, отлично владевший французским языком и отдававший Мише все свое время без малейшего вознаграждения».
О Борисе Шатилове (1896-1955),
Из предисловия к сборнику рассказов «В лагере», 1968
Андрей Сергеевич Некрасов
(автор «Приключений капитана Врунгеля»)
Есть люди, которые через всю жизнь проносят свои идеалы, свои привязанности и увлечения. Таким человеком были и Борис Александрович Шатилов <…>. С ранних лет он страстно любил литературу, музыку, живопись и пронёс эту любовь до последних дней своей жизни.
Шатилов родился в Тамбове в 1896 году. Он рано пристрастился к чтению и к юношескому возрасту успел прочитать всё лучшее, что было создано классиками русской и иностранной литературы. Позже, снова и снова возвращаясь к прочитанном, он научился остро и тонко чувствовать язык литературного произведения, ценить глубину проникновения писателя в духовную жизнь своих героев, слушать музыку стиха и прозы, различать палитру красок и чёткость изображения, присущую каждому подлинному художнику слова. Он воспитал в себе глубокое, почти благоговейное уважение к нелёгкому труду писателя и, может быть, именно поэтому до тридцати лет не решался отдавать в печать то, что выходило из-под его пера.
Техническое образование, полученное Борисом Александровичем после окончания средней школы, не изменило его склонностей и привязанностей: он по-прежнему много читал. К инженерной деятельности он так и не приступил, занявшись техническими переводами с немецкого и французского языков, которыми отлично владел. Любовь к художественному слову, стремление поделиться с читателем своими знаниями настойчиво толкали Бориса Александровича на трудный путь литератора. В 1925 году читатели впервые увидели его фамилию над заголовком маленькой книжечки, изданной для детей. Через год вышла вторая книжка Шатилова, ещё через год – третья; с тех пор он прочно занял своё место среди имён писателей, посвятивших своё творчество детям. И в этом есть, конечно, своя закономерность. Революция 1905 года и последовавшие за нею события произвели на будущего литератора настолько глубокое впечатление, так обострили восприятие действительности, что впоследствии ему хорошо удавалось оценивать любое явление жизни с позиций 10-12-летнего мальчишки, познающего сложность мира и мучительно ищущего своё место в этом мире. Это помогло Б.А. Шатилову, как в открытую книгу, заглядывать в души своих маленьких героев, рассказывать об их радостях и горестях, находить причины и следствия тех конфликтов, которые неизбежно возникают между человеком, вступающим в мир, и его окружением. Поэтому юные герои рассказов Б.А. Шатилова, написанных десятки лет назад, и сегодня воспринимаются читателем как подлинные, живые люди со всеми достоинствами и недостатками, свойственными их возрасту <…>.
В двадцатые годы, когда Борис Александрович выпустил свои первые книги, рождалась советская литература для детей. В то время на смену дореволюционной детской книге, пропитанной красивой ложью, появилась литература, созданная талантливыми мастерами стиха и прозы, сознательно отдавшими своё перо миллионам маленьких читателей. Для детей пишут Бианки, Григорьев, Житков, Маршак, Алексей Толстой и многие, многие другие, чьи имена и книги создали эпоху в детской литературе. Но вместе с этим до конца преданными любимому делу мастерами пришли в литературу и такие люди, которым казалось, что писать для детей легко и просто. Наряду с книгами, созданными на века, одна за другой стали появляться книжки-однодневки.
Борис Александрович болезненно переживал появление каждой такой книжки. Наконец, не выдержав, он отложил писательское перо, чтобы стать литературным редактором журнала «Пионер», в котором и проработал лучшие годы своей жизни. Неумолимый редакторский карандаш Шатилова, как пограничный шлагбаум в дверях редакции «Пионера», закрывал дорогу приспособленчеству, халтуре и недоделкам. Эта работа требовала огромного внимания, усидчивости, мужества. Она целиком поглощала всё время Шатилова, и для творческой работы он мог уделять лишь немногие часы. Но зато приносила эта работа и огромные, ни с чем не сравнимые радости. Ему первому читал свои повести Аркадий Гайдар, Константин Георгиевич Паустовский приносил к нему свои рассказы. На его редакторский стол положил Лагин рукопись своего Хоттабыча. Сергей Тимофеевич Григорьев часами беседовал с ним о своих новых романах и повестях…
Писатели, чьи имена и книги известны сегодня во всём мире, прислушивались к советам Бориса Александровича и от души благодарили его за ту неоценимую редакторскую помощь, в которой нуждается даже самый хороший литератор. И Борис Александрович не жалел ни сил, ни времени, ни энергии, чтобы книги детских писателей стали ещё лучше и поскорее увидели свет. Вместе с миллионами читателей он от души радовался появлению каждого значительно произведения детской литературы и только иногда, в кругу самых близких друзей, скромно говорил, что вот хочется написать и самому, да времени не хватает.
Всегда спокойный, сдержанный, интеллигентный в самом высоком значении этого слова, он умел радоваться вместе с писателями их удачам и добрым юмором смягчать их огорчения. И казалось порой, что мягче и покладистее нет на свете человека.
Если способный начинающий литератор приносил к Шатилову свою ещё несовершенную рукопись, Борис Александрович терпеливо и настойчиво трудился вместе с автором, чтобы новое произведение отвечало тем высоким требованиям, с которыми «Пионер» подходил ко всему, что публиковалось на его страницах. Огромные литературные знания и опыт Шатилова оказывали неоценимую помощь автору. И до сих пор многие, ставшие уже маститыми, писатели помнят, наверное, уроки мастерства, преподанные им БАШем, как шутливо называли его товарищи. Но стоило появиться в редакции графоману или человеку, с нечистыми мыслями пришедшими в детскую литературу, и мягкий юмор Шатилова превращался в разящий сарказм. Он неумолимо отстранял всё, что недостойно было станиц журнала[1].
Всегда немного застенчивый, безупречно вежливый, мягкий и внешне спокойный, Борис Александрович не производил впечатления отчаянного смельчака. Но стоило первым фашистским бомбам упасть на советскую землю, как Борис Александрович, освобождённый по болезни от воинской повинности, надел шинель ополченца и рядовым солдатом пошёл защищать Родину.
Трудный путь прошёл Борис Александрович в грозные военные годы. Часть, в которой он служил, оказалась в окружении[2]. Он потерял многих товарищей-писателей, сражавшихся рядом с ним, тяжело переживал ту атмосферу недоверия, которая искусственно создавалась вокруг людей, вышедших из окружения… И всё же до конца жизни он остался таким, каким был всегда, - спокойным, бесконечно добрым и беспредельно влюблённым в литературу.
После войны Борис Александрович писал совсем мало. Но зато в эти годы он вёл огромную работу с молодыми литераторами, помогая им расправлять свои ещё не окрепшие крылья. А ту большую повесть, о которой он мечтал много лет, так и не удалось ему написать. Но, пожалуй, лучшей повестью стала безупречная его жизнь – жизнь человека, отдавшего все свои силы, все свои знания Родине, литературе. А памятью об этой большой жизни остались рассказы и повести Б.А. Шатилова, которые, я уверен в этом, ещё не раз увидят свет.
[1] Из воспоминаний Лидии Чуковской (16.10.1948): «Вечером я поехала в Союз на доклад Булатова о сказке. Доклад бледненький, но безвредный. И вдруг взял слово Шатилов. Я видела его впервые. Он произнес глупейшую и вреднейшую речь: против «дилетантизма» (т.е., по сути дела, против творческого отношения к сказке), за «науку» — т.е. за бездарных педантов. Сделал несколько выпадов против Шуры. Похвалил Платонова, который якобы только тронул сказку — и она зажила новой жизнью».
[2] Из воспоминаний сына Бианки: «К началу 1943 года в Осу приехал московский писатель Б. А. Шатилов, человек нелегкой судьбы. В первые месяцы войны воевал, был в ополчении, попал в партизанский отряд. Высокий, весь седой, удивительно добрый человек, он дружил с Бианки. Особенно близко они сошлись в Заводчике. <…> Позже к ним присоединился и Борис Александрович Шатилов, давний, ближайший друг отца. Когда Виталий Валентинович узнал, что семья Шатиловых с московским Литфондом в Елабуге, он посоветовал ему перевезти семью в Осу. Что Борис Александрович и сделал. Сначала они поселились в той же деревне Заводчик, где летом жили и мы, а потом решили остаться там и на зиму. Сам Борис Александрович, пожалуй, больше бывал в Москве, чем на Каме».